* * *
Брат Наф-Наф поднимался в Иерусалим пешком с огромным мешком за
спиной, излагал Богородице, как ему довелось родиться на соломе и как
на соломе ему еще как-то спится, а на пухе, камне, дереве, если честно,
такое снится, что лучше сразу бы удавиться. Приносил дары, пропихивал в
дыры между полом и алтарем узелок с отрубями, стеснялся, что эдак
свинячит в храме, но про себя надеялся, что она поймет, каково быть
маленькими зверями, ждать чужого дыхания за соломенными дверями.
Возвращался в келью весь в пыли, под солому клал образок, принесенный с
другого конца земли, убеждал себя, что когда кое-кто появится и начнет
буянить, Божья Матерь похрустит за щекой отрубями и прижмет колосок к
колоску так, что не протянуться волчьему волоску, подлому острому
коготку.
Брат Нуф-Нуф ходил от старца к старцу, просил защиту от червоточца,
от короеда, от древожора, и все думал про себя, что надо бы прямо
просить защиты от злого соседа, серого свиноеда, но было стыдно: это
что же, взрослая порось сама за себя постоять не может? Старцы смотрели
на солнце слепыми глазами, крестили брата Нуф-Нуфа от пятачка до
копытца, бормотали слова, которыми надо молиться под образами. Брат
Нуф-Нуф возвращался в келью весь в осенней листве, конопатил дверные
доски заговоренною травой, ложился на лавку едва живой, говорил себе:
думай головой, думай головой, он придет за тобой и подавится старцевой
травой, – и уйдет прокашливаться за Неву, а я как жил, так еще себе
поживу, далеко до всенощной, можно поспать пока, дверь крепка.
Брат Ниф-Ниф собирал за лесом волчий помет, подмешивал его в цемент,
каждый кирпич клал под "Отче наш", просил настоятеля, как время придет,
подавать ему через окошко воду и сныть-траву, говорил, что спасется от
серого дьявола молитвою и постом, но надеялся больше на камень и на
цемент, исповедовался в гордыне и клал по двести поклонов в день, но
потом все равно подходил к прирастающей кладке, толкал копытцами
кирпичи, проверял, хорошо ли обожжены в печи, крепко ли держит волчий
навоз, много ли осталось до потолка. Про себя все думал: вера моя
крепка, но и стена пусть будет крепка, чтоб уж наверняка. Тяжело
вздыхал и шел бить поклоны у образка.
Серый кардинал лежал на бархате у себя в дому, врач склонялся к
нему, говорил: Ваша Светлость, не губите себя, оставайтесь в постели,
бог бы с ними, на самом деле, вы же и без того на пределе, одно
дуновение – и вы в земле, то есть на небе, но так или иначе – не
рискуйте, Ваша Светлость, это того не стоит. Серый кардинал глотал
пересохшим горлом, смотрел на восток, говорил врачу: это не страшно,
дружок, помоги мне, вот так, шажок и еще шажок, монастырь недалек, за
ним лесок, сделаю все и лягу под кустик, укушу себя за бочок – и
встречай меня, Богоматерь, отпевай меня, старичок. Не могу, говорит,
они столько времени были при деле, так меня ждали, так обо мне радели,
нет, не могу обмануть верующих в их чаяниях, не возьму грех на душу,
извините, доктор.
(с)Линор Горалик