[Butterflied kid]

хочется излироваться

хочется машину и ездить-ездить-ездить по осени туда и сюда

без никого

а потом в сумерках остановиться

и только дождь по крыше

и дворники по стеклу

а потом их выключить

сидеть под дождем в машине

и тупить в темноту

...

в голове какая-то ватная пасмурность

...

стишочки

И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь, - я куплю нам хлеба, сниму
нам клеть, не бросай меня одного взрослеть, это хуже ада. Я играю блюз и
ношу серьгу, я не знаю, что для тебя смогу, но мне гнусно быть у тебя в
долгу, да и ты не рада».

Говорит ей: «Я никого не звал, у меня
есть сцена и есть вокзал, но теперь я видел и осязал самый свет, похоже.
У меня в гитарном чехле пятак, я не сплю без приступов и атак, а ты
поглядишь на меня вот так, и вскипает кожа.

Я был мальчик, я
беззаботно жил; я не тот, кто пашет до синих жил; я тебя, наверно, не
заслужил, только кто арбитры. Ночевал у разных и был игрок, (и посмел
ступить тебе на порог), и курю как дьявол, да все не впрок, только вкус
селитры.

Через семь лет смрада и кабака я умру в лысеющего быка, в
эти ляжки, пошлости и бока, поучать и охать. Но пока я жутко живой и
твой, пахну дымом, солью, сырой листвой, Питер Пен, Иванушка, домовой,
не отдай меня вдоль по той кривой, где тоска и похоть».

И она
говорит ему: «И в лесу, у цыгана с узким кольцом в носу, я тебя от
времени не спасу, мы его там встретим. Я умею верить и обнимать, только я
не буду тебя, как мать, опекать, оправдывать, поднимать, я здесь не за
этим.

Как все дети, росшие без отцов, мы хотим игрушек и
леденцов, одеваться празднично, чтоб рубцов и не замечали. Только нет на
свете того пути, где нам вечно нет еще двадцати, всего спросу —
радовать и цвести, как всегда вначале.

Когда меркнет свет и
приходит край, тебе нужен муж, а не мальчик Кай, отвыкай, хороший мой,
отвыкай отступать, робея. Есть вокзал и сцена, а есть жилье, и судьба
обычно берет свое и у тех, кто бегает от нее — только чуть грубее».

И
стоят в молчанье, оглушены, этим новым качеством тишины, где все
кучевые и то слышны, - ждут, не убегая. Как живые камни, стоят вдвоём,
а за ними гаснет дверной проём, и земля в июле стоит своём, синяя, нагая.
(с)vero4ka

Вот сижу, выдыхаю, с трудом держусь за перила, легкие шершавые,
изрезанные - как кора. Вспоминаю, сколько их было, сколько любило -
каждый мне оставил на память шрам.

Был один - носил на руках,
называл меня богом данной, до остановки сердца меня целовал он. Уходила в
спешке, едва примотавши раны, словно выбиралась из-под горящих завалов.
Уходила, был профиль его мне под сердцем выбит, и свисала кожа и мясо,
за спиной взрывался пластид.
Только самое страшное, последний удар навылет -
это то, что он меня продолжал любить.

Был
еще один - этот был второй половиной, был он яблоком с ветки одной со
мной. Мы стояли с оружием, наши смыкались спины, он поклялся - мы будем
вместе и в жизни иной. Он любил меня - тяжелой своей любовью, той, что
танком прокатывается по выгоревшей земле, и глаза его через ночь глядели
по-совьи, и блестел кухонный нож на столе.

А вот третий был
легким, радостным, теплым, он и жил - как будто шел по канатам, только я
ступала по битым стеклам и его боялась увидеть рядом, я его отталкивала
подальше, не дохнуть, не тронуть, не заразить, не умела брать его
ласку, даже ни о чем не умела просить.

Вот сижу - и воздух в глотку сухую, так с трудом проходит и там дрожит.
Господи, подари мне любовь такую, чтобы от нее не сдыхать, а жить.

(с) Лемерт

@музыка: Ежи и Петруччо